>Но вот визы и билеты в кармане, чемоданы упакованы, квартира сдана государству, мы едем на поезде в Москву.
В Шереметьево гвалд невообразимый. Я около чемоданов, как наседка. Заранее заготовил моток бельевой веревки, чтобы обвязать чемоданы после прохождения таможенного контроля. Думал попросить носильщиков слелать это получше и заплатить им.
После прохождения котроля подошел ко мне бригадир грузчиков и ласково так спрашивает:
- Ты хочешь, чтобы мы твои чемоданы загрузили в контейнер для Израиля?
- А что, есть варианты?
- Да, некоторые чемоданы по ошибке летят в Европу, Азию, Африку, Латинскую Америку. Иногда в Биробиджан.
- А сколько такая спец-услуга стоит?
- По пять рублей с чемодана. (Они еще явно не были избалованы).
- Хорошо, только за эти деньги вы мне еще хорошенько перевяжите чемоданы этой веревкой.
- Будет исполнено, начальник - перевяжем так. что и развязать не сумеешь.
>Мы остались очень довольными друг другом.
Могу засвидетельствовать - работа выполнена на отлично. Чемоданы пришли в Израиль с оторванными замками, очень помятыми, но веревки держали их намертво. Я их даже развязать не смог. Пришлось резать ножницами.

В аэропорту имени Бен Гуриона нас встречали родственники и друзья, с которыми не виделись 10 лет.
Почему-то Сохнут привозил репатриантов только ночью. Может быть в этом был какой-то смысл? Чтобы арабские агенты не могли посчитать количество олимов? Чтобы олимы увидели ночной Тель-Авив сверху? Чтобы олимы не жмурились от солнца с непривычки? Я до сих пор не знаю.
После продолжительного ночного застолья нас к утру отвезли в гостиницу "Марина" в Тель-Авиве. (Тогда олим хадашим жили в гостиницах за счет сохнута до сьема квартиры). Но спать, естественно, я не мог и вышел в город. Мой иврит состоял из одной фразы, которую я выучил твердо: "Ани ло медабер иврит рак русит", которой я пользовался в ответ на все вопросы в первые 2-3 недели.
Я немного разговариваю по-английски, и, купив в киоске карту Тель-Авива, и спросив, где базар, я пошел по Бен-Иегуда вверх.
Я вообще был первый день в жизни за границей, и все витрины показались мне верхом совершенства, а выставленные там товары - чудом.
На рынке Кармель я онемел от неожиданности. Такого изобилия не было даже на Могилевском базаре.
А денег было жалко. Я собирался на корзину абсорбции купить квартиру в Тель-Авиве и боялся, что истраченных сейчас денег как раз может не хватить.
В конце концов я купил по 2 килограмма помидоров (в марте !!!) и апельсинов (без очереди и талонов !!!) и, гордый, возвращался с видом мужчины-добытчика после удачной охоты на мамонта.
Моя семья очень обрадовалась этим деликатесам, а я бесстрашно ринулся на улицу Каплан - подавать вызовы. Я тогда наивно полагал, что такое заведение может работать после обеда.
Когда я вернулся в гостиницу, моя семья смотрела на меня ну очень виноватыми глазами. Было так вкусно... Мы даже не заметили, как... Но больше мы так делать не бу... никогда... и нам так стыдно...
Мы еще не предполагали, что цитрусовыми можно наесться.
Через несколько недель, уже учась в ульпане, я сторожил в пятницу - субботу без перерыва 36 часов на фабрике по упаковке апельсинов. Проводя предварительный инструктаж, начальник показал мне огромные чаны с чудесными апельсинами. Я спросил, можно ли мне будет съесть несколько штук. Начальник очень удивился вопросу и сказал:
- Съешь, сколько сможешь.
Тогда я зажмурил глаза и нагло спросил:
- А можно мне будет взять с собой немного детям?
Он посмотрел на меня как-то горестно и сказал:
- Возьми, сколько унесешь.
Когда все ушли, я нашел ведро, наполнил его самыми красивыми апельсинами и пошел в сторожку наслаждаться жизнью. Сначала было очень вкусно, но где-то к середине третьего ведра они вдруг стали очень кислыми.
Когда к вечеру приехали ко мне родственники с термосом с горячей едой, я только икал, знаками приглашая их отведать апельсинчиков. На их удивленные вопросы, почему я не ем с ними апельсины, я в ответ только икал еще сильнее.

Реховот, 1989